Касьян в народной вере рисуется как привратник, страж ада: «Говорят, будто он [Кассиан] приставлен на стражу ада, и Господь отпускает его на отдых на четвертый год; за его отсутствием сторожат ад двенадцать апостолов. По этому поверью, как видим, препод. Кассиан прямо помещается в пределах подземного царства и в народнов воззрении христианском заменяет тех страшных стражей подземного мира или ада, которые необходимо были там по религиозным представлениям всех языческих народов. Отдав в распоряжение св. ап. Петра ключи рая, народ, как видим, не мог оставить без святого стража и мрачной области ада, и приурочил это звание к имени препод. Кассиана» [19].
Сами идеи «Рая» и «Ада» с руководящей ролью «праведности» и «греха» имеют христианское происхождение и не могут рассматриваться как аутентичные для славянской мифологии. Поэтому мы должны рассмотреть образы «Рая» и «Ада» как вариации «Иного мира» в народной традиции.
В народной космологии «Рай» и «Ад» зачастую были слиты в единый «Иной мир». Это архаичное воззрение обнаруживается во многих жанрах фольклора. Л.Н. Виноградова пишет: «Наиболее архаические верования изображают рай и ад территориально не расчлененными. В апокрифических преданиях загробный мир расположен на земле за водным пространством, где соседствуют праведные и грешные души. Судя по мотивам духовных стихов и народным рассказам о посещениях души спящего человека того света, страна грешников отделена от страны праведников лишь пропастью, огненной рекой, глухой стеной, оградой и т. п. Сказочные герои, достигшие того света, тоже встречаются в одном мире как с Богом и святыми, так и с грешниками, терпящими наказание за грехи» [20].
По нашему мнению, до нас дошли и еще «более архаичные» воззрения — они почти исключают христианский «Ад» из космологии: «На вопрос, куда попадает душа человека после смерти, многие уверенно отвечали: Непременно в рай. Сколько здесь не греши, а душа все равно Божья, ведь он вдунул ее в человека, так неужели же свою душу Бог захочет в ад сажать — только в царство небесное . Лишь души тех людей, которые не подчинились божьему замыслу и сами на себя руки наложили, будут работать на чертей: это самоубийцы, утопленники, опойцы (так называемые заложные покойники)» [21]. «Рай» по этому верованию довольно точно соответствует понятию языческого «Ирия». Что интересно, обычный дуализм «Рая» и «Ада» как двух статических пристанищ душ заменяется дуализмом статического «Рая» и хаотического «межмирового» пространства, где обитают неупокоенные души.
Мы посчитали необходимым это небольшое отступление, чтобы раскрыть понятие «Иного мира» (вынесенного в название главы), и, как следствие, его Привратника, Стража.
Идея разделения единого «Иного мира», условно говоря, на «Рай» и «Ад», возникла независимо от (и задолго до) христианства и была очень последовательно воплощена в иранском зороастризме. Это привело также и к разделению Вайу на два противоположных образа, доброго и злого Вайу.
Добрый Вайу выступает в зороастризме как привратник Рая. Он стоит на пути, который должны были преодолеть души умерших, — у моста, что ведет в райскую обитель на священную гору Хара Березайти. Со священной горой Меру связывают Ваю и древнеиндийские тексты — около нее он облетает свои владения.
Его двойник, злой Вайу, отождествляемый с демоном смерти, напротив, причиняет душам вред.
В балтийской мифологии есть идентичное верование: рассказывается, что Бог некогда выгнал первых людей из Рая и поставил при вратах Рая двух стражей, чтобы люди не могли вернуться назад. У врат Рая стоят два великана. Одного зовут Ауштра, это заря, этот великан освещает дорогу праведникам, которые идут в Рай. А другой страж этого загробного мира — престрашный, большеголовый, толстогубый Веяс, который сдувает грешников, которые пытаются пройти в Рай, с очень узкого, как прутик, моста. И грешники падают в реку кипящей смолы [22]. Веяс — это и есть Ветер. Часто его отождествляют с балтийским богом ветра Вейопатисом. Это предание заметно христианизировано, но в общем индоевропейские, и балтославянские в частности, мифологемы хорошо сохранились.
Многочисленны и убедительны попытки ученых интерпретировать скандинавского Хеймдалля как бога атмосферы и ветра (например, [23]). Кроме прочего, на это прямо указывает одно из его имен — «Vindhlér», что значит «убежище ветра». Хеймдалль также является привратником «Иного мира», встречающим души мертвых поднимающиеся по мосту Бифресту. Мост этот тоже не прост — заключающийся в нем огонь (красный цвет радуги) жжет того, кому вход в Асгарде закрыт.
В славянском фольклоре есть примеры спряжения мотива мифологического моста и существа, слепого из-за огромных нависших век (как у Касьяна). Такова сказка из собрания Афанасьева про Ивана Быковича. Ключевые действия проходят на Калиновом мосту через речку Смородинку, которые уверенно интерпретируются как граница между нашим и Иным мирами. Иван Быкович убивает охраняющих мост змеев, и попадает к их отцу. «Позвал старик двенадцать воев и говорит им: Возьмите вилы железные, поднимите мне веки черные ». В конце повествования старик предлагает Ивану Быковичу пройтись по «жердочке» над ямой: «У меня приготовлена яма глубокая, через яму лежит жердочка; кто по жердочке пройдет, тот за себя и царицу возьмет». Эта жердочка над ямой, видимо, является «уменьшенной копией» Калинового моста над рекой Смородиной, а «старик», как и его дети-Змеи, его Стражем.
